Ему приблизительно лет сорок-пятьдесят, однако «общество» именует его так, будто он недавно окончил восьмилетку на одни тройки. Складывалось впечатление, что природа, приступив к формированию Анатолия Ивановича Фокина, истратила все свои яркие краски, оставив для него только серую и черную. Отсидев после армии «за драку» года три, Толян вернулся в родную деревню, Нижние Пеньки, в обличье тощего посеревшего и поседевшего доходяги - и так и законсервировался. Однако натуру в редкие всплески энергии имеет звериную, может наброситься с кулаками на кого угодно, вплоть до коровы. Думаю, что Толян представлял из себя собирательный стереотип крестьянина псковской губернии: «до смерти работает, до полусмерти пьет». Ходит Толян в застиранных и зассанных трениках, пиджаке времен Никиты Сергеевича Хрущева поверх залинявшей насмерть серо-буро-малиновой майки и резиновых чоботах на босу ногу. В костюме со следами нафталина, в мятой рубашке и галстуке я видел его один раз на похоронах жены. Мысль, возникшая в Толяновом мозгу, сначала производит некую работу, которая отражается полностью на не очень выразительном заостренном лице его, и только по блеску глаз можно угадать о неких страстях, обуревавших его немудреный мыслительный аппарат. Пить спиртосодержащие напитки может до их полного исчезновения, не останавливает его в этом занятии ни рев не доенной коровы, ни сообщение по телевизору о землетрясении в Армении. Нужно сказать, что общение с ним некоторое время было одним из немногих моих жанровых наблюдений за мою жизнь в деревне Нижние Пеньки.

Жизнь на Псковщине, и в деревне в частности, на события небогата. Словом, фильм в стиле «экшн» не получится, как ни крути. Долго не мог понять я деревенской жизни, не мог вникнуть в немудрящую неспешность ее, неторопливое и монотонное течение событий. Все как бы останавливается, и размазывается время как на бракованном фотоснимке. С утра, часов в 7-8, «общество» выгоняет коров и решает, где пасти будут сегодня. Пастухами все выходят в очередь и пасут неделю. Этот раз мы пасли вдвоем с Толяном: он - в очередь, а я  - «дачник» из интереса.

Выгнав небольшое стадо личных коров (30-40 голов) на луг, поросший типичным разнотравьем нечерноземья и ограниченный с двух сторон излучиной реки Изгошки, мы с Толяном, расположившись на бугорке, едим хлеб с луком и подставляем лица ласковому майскому солнцу.      

Речь Толяна образна, отрывиста и не чужда философской деревенской основательности. «До чего вредная животная», «Каракатица этакая», «Дурища обормотная» - это он о жене. (Хорошо, что тещи у него нет). «Скопище мудозвонов и блядей» - это о государственной думе. «Пьянь болотная, пиздабол свердловский» - о президенте.

Нужно отметить, что эпитеты Толяна в общем беззлобны и воспринимаются как жужжание пчел, шум ветра, в общем, как часть окружающей природы. Еще замечу, что местная «худóба», или скотина, реагирует исключительно на матерную ругань. Например, лошадь идет еле-еле, на обычные окрики не реагирует. Хочешь ехать быстрее – покрой ее матом и вытяни кнутом. Корова также на тебя ноль внимания, а матюгнешься на нее – испуганно покосится, но послушается тебя – потрусит в нужном направлении, тяжело потряхивая розовым выменем.

Единственное занятие, пробуждающее творческие силы Толяна и исторгающее из него подлинные страстные порывы, - это рыбная ловля. Тут мы с ним настоящие кореша. Видел я, как загораются его глубоко посаженные глаза неопределенного цвета от моих рассказов о рыбалке в Баренцевом море, на Таймыре, на Кольском полуострове. Учил он меня, в общем-то бывалого рыболова, ловле на небольшой речке – притоке реки Великой. Оказалось, особенностей местной рыбалки предостаточно. Не буду отвлекать читателя этой специальной темой – в общем, учил.   Кто бы мог подумать, что этот человек, похожий на богомола, подстерегающего добычу, способен на самоотверженное творческое горение, инициативу и выдумку ради поимки из нашей мутноватой Изгошки вульгарной рыбы, которая совершенно спокойно «ловится» на прилавке магазина. В свои в общем-то немалые года он по грудь, не раздумывая, залезает в омут и роется там под корягами, иногда ныряя с головой.

Удача!  В нашу «наметку» - небольшую сетку для ловли вдвоем – сдуру влетел небольшой карп – килограмма 3-4. Короткая возня – карп начинает бешено кувыркаться и вертикально взмывает, выскользнув из вожделеющих рук Толяна. Туча брызг поднимается в месте падения бедолаги карпа на прибрежную отмель.

Стоп-кадр: в великолепном вратарском прыжке - в стиле Яшина, Зоффа, Оливера Кана - Толян распластывается, падает и накрывает рыбину всем своим тщедушным телом. Все. Конец борьбы. Толян обращает ко мне просветлевшее лицо свое, лицо школьника начальных классов, которому объявили об окончании четверти – «Ура, каникулы!». Утерев с лица нити элодеи и капельки ряски, Толян, уняв дрожь в руках, садится вместе со мной и закуривает около десяти минут, вновь и вновь переживая и смакуя момент.

На ловлю удочкой Толян уходит всегда в одиночку и пропадает на речке целый день. Возвращается вечером, обремененный довольной усталостью, неторопливо беседует со мной, показывает улов и, плюхая раздолбанными чоботами, идет к себе.

И совсем бы благостно протекала наша соседская жизнь, если бы не мой внезапный отъезд по служебной надобности дней на 30. Возвратившись в свой домишко, я с брезгливым удивлением обнаружил, что кто-то, изрядно порывшись в моих вещах, попросту обворовал меня. Бриллиантов, рубинов и наличных долларов у меня не было, поэтому украдена была всякая мелочь – типа рыболовных снастей, одежды и посуды. Заявлять участковому я не стал, а попросту вечером подсел к расположившемуся под вековой липой «обществу», которое ожидало коров с выпаса.

«Общество» - это вся деревня 15 душ: восемь бабушек, переживших немецкую оккупацию, и семь человек разномастного народа немного помладше (мужиков нет). Поделившись своей проблемой, я получил точную ориентировку (в деревне всегда все всё знают). Заглянув к Толяну в горницу, я увидел хозяина в сильном подпитии. На столе стояли три бутылки «кален-вала» - популярного деревенского напитка, «русской водки» (разлитый грузинами в евробутылки технический спирт, разведенный водопроводный водой). Полторы бутылки были пусты, в воздухе стоял характерный запах…

 «А, Леха!..» - обрадовался Толян и пригласил меня присоединиться к гулянке. Я отговорился занятостью и молча ушел, заметив попутно в сенях свою телескопическую удочку из числа вещей, упертых у меня из дома.

Утро следующего дня было великолепным: солнце, улыбаясь, позолотило верхушки лип, речку, разогнало мое дурное настроение. Занявшись делами во дворе, я не заметил, что дверь Толянового дома отворилась и на пороге показался хозяин. «Леха, быстрей ко мне! Что у меня есть!» - возопил Толян, улыбнувшись щербатым своим ртом. Вытащив из колодца алюминиевый бидон, он зачерпнул из него грязной кружкой какую-то мутную смердящую жидкость. Сверху бражки (это была именно она) пытались покончить жизнь самоубийством три жирные синие мухи. «Не могу, Толик, - сказал я, преодолевая спазмы желудка, - приболел что-то». «Ну, как знаешь», - икнув, заявил Толян и единым махом залудил всю кружку вместе с мухами. Толянова утроба, ухнув два раза, приняла пойло в себя. Немного погодя, перечитав Тургенева и Некрасова, я успокоился окончательно. Осталась тихая сожалеющая грусть и боль за судьбу русского крестьянина (читать с иронией).

Финал этой истории оказался совсем не голливудский. В раже очередного запоя Толян зверски избил жену, некстати подвернувшуюся ему под руку. Я вижу, будто наяву, как она, пошатываясь, идет к бане и замертво падает там под вишней.

Спустя двое суток, привлеченная истошными воплями Толяновой коровы, которую, естественно, никто не доил, соседка – Байдучиха – навестила все-таки Толяново подворье и увидела весь натюрморт: Толян спал сном праведника посреди раскатившихся бутылок. Около бани столбом стоял рой мух и возились потревоженные крысы.

Толяна не посадили в тюрьму, толком не допросили даже. Однако после похорон деревня перестала разговаривать с Толяном. Никто не заходил к нему в дом – ни просто так, ни по делу. Через три недели Анатолий Иванович Фокин продал дом москвичам и уехал. Навсегда.